Я не особо-то верю во всякую фатальную ерунду вроде судьбы и тому подобного, но то, что мы с тобой так случайно столкнулись в парке - это точно неспроста. Значит, так надо было - мне ли, тебе ли, кому-то там наверху - это уже вопрос второй. А первый ты сам озвучил совершенно правильно.
- Есть предчувствие, что это случится завтра. - С тонкой улыбкой отвечаю тебе я, ничуть не кривя душой. Я ведь действительно еще не решил окончательно насчет завтра - так что почему бы не списать мои планы на предчувствие? Но, пожалуй, хватит туманности и иносказаний, мы ведь уже, можно сказать, в одной упряжке. - Завтра я собираюсь нанести визит их "Дону". - Последнее слово явно произнесено с иронией - хотя я и не видел еще главу этого клана, думать о нем лестно, если он даже не удосужился построить работу так, чтобы к овцам присматривались перед тем как стричь, у меня не получается. - Пока просто разговоры, ничего крамольного. Конечно, все может получиться совсем нехорошо - вдруг они совсем не захотят разговаривать со мной? В общем, рискованно, но необходимо - ждать, пока они сами придут ко мне, как по мне, хуже. - Я подзываю Айдена и снова сажаю его на поводок - мы ведь уже сделали круг по парку и теперь оказались возле выхода. - Поэтому решай - хочешь ли ты присоединиться ко мне уже завтра, или на более поздней стадии.

редакция журнала  «Variety» ===>

Так бывает.
Ты сидишь на неудобной и мокрой скамейке и, переворачивая с сожаленьем последнюю страницу, захлопываешь только что прочитанную книгу. Перебираешь в уме всех героев, кажется даже -  ты знаешь их лучше, чем кого бы то ни было. Друзей у тебя от роду не было в этом мире, а родные в это мгновенье тебе и вовсе кажутся чужими, и незнакомыми даже.
И, вдруг, забываешь о книге. Ведь она не суть, это просто толчок, начало полета твоей фантазии. И ты уже живешь в том мире – в том лучшем мире, более искреннем и живом, чем серая реальность вокруг. Ты лепишь его идеальный образ старательно, бережно храня в памяти его малейшую деталь. 
Ты закрываешь глаза.
Ты представляешь, как говоришь по утрам с любимой – из твоего, и только твоего мира - знаешь ее привычки лучше, чем свои собственные, ведь это ты их выдумал для нее, а значит она - идеальна. Улыбаешься, вспоминая свой дом только в твоем мире – он смотрит на тебя иллюстрацией -просто картинкой из книжки -  и он тебе нравится. Ты уже прожил там целую жизнь, а ведь ты только закрыл глаза и замечтался на мгновенье. И, открывая их вновь, уже ненавидишь этот мир за то, что он не твой идеал, а всего лишь постылая унылая реальность.
И если в этот миг ты задашься вопросом - почему же ты еще здесь, и когда сможешь вновь попасть туда, когда, наконец, открыв глаза с утра, увидишь на подушке волосы любимой -  ты прикусишь губу в отчаяньи, и поспешишь вспомнить о чем-то другом.
Ты существуешь, но тебя нет – похоронен между страниц своей фантазии, и тебе от этого сладко.  И ты даже знаешь этому название. Боишься произнести это вслух, вообще боишься произнести, но.. Набрав побольше воздуха в грудь, говоришь на коротком и сильном выдохе: синдром невозможной любви.
И втягивая в себя воздух потом со свистом, с придыханьем до головокружения наполняя им грудь, ты уже знаешь -  ты умер.
Синдром невозможной любви, но такой желанной.
Так бывает.

Квартира Джонни, муниципальный жилой дом =====>

Дитя оказалось не совсем конченым - право же, оно так мило смотрелось в парке, наблюдая за тем, как голуби едят сдобные булки. Не смотря на то, что дитя дымело как паровоз и продолжало извергать ругательства. И очередное ее замечание я встретил молчанием - ведь действительно не по уставу. Мне нужно, чтобы у меня были свободны руки. Правда, я сомневаюсь, что в этот парк каким-то образом опасен для Джонни, но нарушать правила - совершенно не в моем характере. Потому мне остается лишь слабое утешение в виде того, что трудный ребенок все тащит сам - и булки, и омерзительное псевдокофе из автомата в пластиковом стаканчике, и папироски, которые появлялись из ниоткуда и не исчезали...
А потом, когда она рассказала о том, почему любит голубей, я совершенно неожиданно для себя разозлился. Мысленно - только мысленно - задал ей ряд вопросов, на которые она вряд ли бы ответила. Дитя, тебе нравится в людях то, что они убивают друг друга просто так? Это очередная "примочка" из той самой моды на смерть и мерзость, на кровь, убийство, жестокость, о которой вы так мало знаете, дети? Вы считаете смерть чем-то крутым и впечатляющим, чем-то, что превозносит вас над другими, чем-то очень значимым?.. Едва ли как-то это все отразилось на моем лице - разве что заставило улыбнуться. Кривовато, некрасиво, и очень недобро. Сам от себя не ожидал такого - но это я запомнил. Как очень большую глупость, которая обязательно вылезет боком - не мне, а ей. Подумать только - совсем еще ребенок, малое, почти невинное дитя, что бы она не пыталась из себя вообразить, а уже такая дрянь в голове. Страшно подумать, девочка, кто, или что, из тебя вырастет.
А я спокоен - стою рядом с лавочкой, скрестив руки за спиной, и рассматриваю парк. Не высказывать своих эмоций, даже если это не обычное раздражение, а ярость или ненависть - это тоже часть моей профессии.

Вообще-то я тоже не поклонник уличных проповедей, хоть и верую. Я считаю, что для того, чтобы верить, необязательно носить рясу и соблюдать все заповеди - нужно просто иметь что-то в сердце. Кусочек какой-то надежды, уверенности, силы стоять до конца. То, чего у этой девочки, кажется, не было, и чего не будет.
А я, кажется, понимал, почему продюсер относился к этому ребенку с такой трепетной бережностью, что даже нанял для нее дорогостоящего охранника. Это убитое, это сломанное дитя орало о том, что жизнь говно, так уверенно, в ее словах было столько чувства, силы, что, право же, готов поверить в то, что ее надломанные сверстники с готовностью принимают на веру все это дерьмо и слушают ее, словно зомби, с раскрытыми от восторга ртами. Дебилы. Когда уже она закончит это импровизированное представление?.. Или это только начало?...
...Где был твой Бог, когда мне нечего было есть? Где был твой Бог, когда мой ублюдочный папаша убивал мою мать? Где был твой сраный Бог, когда этот же ублюдок избивал меня так, что я блевала собственной кровью и зубами?...
Не буду врать и говорить, что эта тирада ничуть меня не поразила и не удивила - что же, теперь я понимаю, что отчасти ее умопомешательство и сломанная психика оправданы. Тем, что в детстве ей(психике) методично наносили тяжелые увечья... Но снова же - не верю, что будь на ее месте другой, более смиренный и добрый человек, из него бы тоже выросло подобное раскрашенное в боевые цвета существо с явно выраженными суицидальными наклонностями. Оглянись, девочка! Еще немного - и едва ли не весь мир у твоих ног. А ты живешь прошлым...
А ситуация, тем временем, усугублялась... Джонни орала на священника так, словно это он был виноват во всех ее несчастьях, а я начал медленно, неторопливо расталкивать людей и подбираться поближе к месту проишествия инциндента... А когда в ее руках блеснула зажигалка, а глаза загорелись безумными огоньками, мне и думать долго не приходилось. Идиотка!
Не обращая внимание на испуганные вопли горожан, я выдернул из рук своей подопечной зажигалку, и, сунув ее в карман, принялся за саму подопечную - произнеся что-то в роде "Прошу извинить за это досадное недоразумение"(священнику, естественно), перекинул ее через плечо и понес сквозь толпу. Не хватало еще за руку тащить и наблюдать за тем, как за нормальных людей когтями цепляется.
А через пятьдесят метров, когда  мы покинули границы парка, я поставил ее на ноги и с таким же невозмутимым видом, как прежде, вручил зажигалку. Будто и не было инциндента вовсе.
- Ну что, довольна? - спросил я с вялой улыбкой, скрестив руки перед собой и ожидая потока ругани, который должен был бы на меня вылиться за то, что я прервал ее импровизированный концерт с файр-шоу в качестве эффектного финиша. Ну и дрянь же я спасать должен. Работка - дерьмо, однако.

Квартира Сони ===>  Редакция журнала «Variety» ===>

Полдня в редакции навеяли на тебя скуку. Почему полдня?-  элементарно, ты проспал! Невероятно, ты опаздывал куда-то в последний раз уже и не вспомнишь когда. Но - ночь с Соней была хороша, ее утренний поцелуй на прощанье на улице отдавал школьной романтикой, и ты не сильно расстраивался тому факту, что тебя ждет работа.   
Потому  - ты сидел в кабинете, по лицу блуждала улыбка, и ты вспоминал вашу ночь и то, как она тебя называла. Тебе нравится это прозвище, хоть Соне об этом ты и не скажешь никогда.
Да она же так влюбится в тебя!  - тебе от этой мысли не холодно, не жарко, для тебя она  - просто постель, но что-то льстивое она внутри тебя цепляет, тебе приятно у нее бывать, такой заботой тебя мало кто, а в последние годы -  никто - не окружал.
Все хорошее когда-то заканчивается – и ты решаешь разом закончить все, чтоб не лелеять в ней никаких романтичных глупостей. Прийти к ней домой. Забрать пальто. Попрощаться. Именно это ты и решаешь сделать сразу после работы.
На пороге редакции, ты, все таки, догадался позвонить  - вовремя! – Соня идет гулять с Пандой, и вы с ней можете встретиться в центре. Удобно – тебе не нужно будет тащиться через полгорода за своим пальто, которое ты, прощаясь с ней по телефону, попросил с собой захватить.
И вот теперь ты прогуливаешься вдоль аллей разглядываешь прохожих, и рад, что захватил с собой фотоаппарат – первые весенние дни, которые тебя всегда раздражали дождями и  лужами, умеют дарить еще и глубокое небо, отраженное в мокром асфальте. Ты ловишь это отражение, поглядываешь то на часы, то вокруг. Ищешь глазами Соню.

Первый, кого ты увидел -  это, конечно же Панда – всегда шумный и озорной, он почему-то жался к ногам хозяйки. Потом ты увидел и Соню – сначала ее отражение в фонтане,  гладь воды которого ты безуспешно пытался сфотографировать уже десять минут. А потом и воочию – поднимая взгляд снизу вверх, ты увидел сначала ее руки, нервно, отчего-то, мнущие поводок, потом подбородок – поджат?  Ты не веришь себе. И только потом  ее глаза – улыбаются, как всегда - у тебя отлегло от сердца, будто что-то страшное могло случиться за эти несчастные пять часов, что прошли с вашей последней встречи, но не случилось.
Едва ты сказал свое:
- Привет, Соня!
В отве на  ее приветствие, Панда, будто совсем испугался – прижался к Соне еще сильней, чем до этого, хотя куда уж сильней. Несколькими секундами поздне ты понял почему – пальто!
Оно было все в шерсти, и, как не пыталась Соня взять вину на себя, у нее ничего не вышло. Мерзкий пес! Ты не любил животных с детства, но эта собака у тебя вообще в последнее время вызывает жуткие чувства – мало того, что вот так бесстыдно жмется к Соне, не подпуская тебя к ней, и рыча на тебя, он еще и имеет наглость портить твои вещи.  Будто в отместку за то, что ты  так неожиданно к ним вчера явился. Вторгнулся.
Потому, что ли он вчера так лаял из-за двери, что не хотел тебя впускать? А может, это всего лишь его  месть за то, что теперь место в кровати рядом с Соней твое, а не его?
Ты больше не глядишь на Панду, решая устроить ему свою маленькую месть при случае – Соня, как бы ты не был зол, ты все же хочешь ее обнять:
- К моим вещам, прошу  - относись аккуратнее.
То ли ты уже на нее не сердишься, то ли тон просто вышел добрей, чем хотелось, но получилось скорее устало, чем зло. Ты обнимаешь Соню, беря из ее рук пальто. Короткий, сухой, почти дружеский поцелуй в губы, и ты отстраняешься.
Берешь из ее рук пальто, и идешь по направлению к ближайшей урной.

Ты улыбаешься вслед за Соней – конечно же, вещи, это  -  звук. Пустота. Ты никогда не придавал им значения, и такая глупость, как пальто, кототрое тебе по-сути до следующей зимы не нужно, тебе настроения не испортит. А Соня тебя легко раскусила.
Извинить – за что?
- Это ревность.
Сообщаешь Соне очевидную для вас с Пандой вещь, в ответ на невысказанный Соней вопрос о причине поведения Панды. Тебе ли не знать,  и сам минутой ранее ты смотрел на него с ненавистью,  не видимой Соне только лишь потому, что ты умеешь скрывать свои чувства. Ревность? – пусть у Панды, но у тебя  то - почему?   Ведь ты еще пол часа назад был уверен, что хочешь расстаться с ней. Может подождать – ты мерзкая душонка, и у тебя есть возможность отомстить и за пальто, и за облизанное Пандой тебе, при первом визите к Соне, лицо:
- Хотя к ветеринару, я думаю – надо. Давай прямо сейчас.
Нарочито не смотришь на Панду, внутренне радуясь, раз он не любит ветеринаров, в этом раунде  - ты победил.
- Но сначала – давай поедим, я голоден и это, между прочим твоя вина, так что выхода у тебя нет.  Выходить на обед не решился, и так опоздал в редакцию на пару часов.
Почему опоздал, ты не уточняешь – глядишь на Соню, и вы понимаете друг друга без слов. Притягиваешь ее к себе, и  целуешь так, как давно следовало ее поцеловать. Нежно и требовательно. Жадно, и одновременно – бережно. И  - долго. Не отрываясь, зарываясь руками в ее волосы, окончательно их растрепывая.
Не заботясь о том, что могут подумать о вас прохожие – мужчина в костюме, и девчонка, которой только роликов не хватает для полного комплекта. Не обращаете внимания на Панду, носящегося где-то на периферии своего поводка, будто он понял, что сдал тебе позиции лидерства, пусть и не на долго.

- Спасибо, дорогая моя, но есть как то расхотелось.
В это «дорогая моя» ты вкладываешь все свое равнодушие – какая же она тебе дорогая? Случайная спутница на ночь.
Ты отпускаешь Соню, и думаешь о том, что тебе этого только не хватало! – самый настоящий скандал. Вы еще и не вместе, пара ночей не в счет, а она уже устраивает тебе сцены посреди парка. Ты мгновенно меняешься – край губы ползет вверх на ровно рассчитанное расстояние, бровь скользит следом, ты отстраняешься:
- Я не пристаю - если тебе не нравится поцелуй – никто не заставляет тебя на него отвечать.
Ты уже и не рад тому, что так глупо проявил свои чувства, что ты вообще дотронулся до нее после того, как пальто полетело в мусорный бак. Тогда и следовало уйти, но раз уж ты этого не сделал, то так тебе и нужно – испей до дна, будь добр.
- Почему ты решила, что готовить нужно только из того, что принес я? Ты не знаешь, где в твоем районе магазин? – тебя уже понесло. Тебе не интересно, умеет ли она вообще готовить, в женщинах ты ценишь отнюдь не это, но раз ее это задело, ты знаешь в какую точку бить. И ты туда бьешь.
- Умеешь ты вообще готовить, или  тебя все же и сейчас сводить в ресторан?
Знаешь, что за этим последует пощечина или ее удаляющаяся в отдалении спина, и потому, заблаговременно крепко - не вырвется - берешь за руку.

Как-то твоя злость сразу остыла.
Ты вспомнил, что не один из ваших походов в кафе так и не закончился ничем хорошим – в первый раз она дала тебе студенческий, и с этого все началось.. Потом – вас прервал дождь, так не вовремя начавшийся. Последний  раз был сущей молчаливой пыткой. Ты решаешь, что походов в кафе с вас пока хватит.
А готовить она умеет – это точит тебя, ведь ты помнишь то утро, когда тебя в твоей же квартире ждал завтрак. Тебя это тогда здорово взяло за живое -  ее забота. Она тебя подкупила.
Ее крик на Панду – это «заткнись!»  предназначалось тебе, и ты не хуже ее пса это знаешь. Еще один раунд в твою пользу, но как то тебе не нравится, что она выместила все на бедной собаке. Ты уже готов идти на попятную, но никогда в этом не признаешься не ей не себе. Все, что ты можешь сделать - ослабить хватку, взять ее кисть уже двумя руками, и согреть в своих холодных руках.
- Кричи на меня. Панда тут не при чем.
Ты очень хочешь обнять сейчас Соню, но не сделаешь этого, только еще крепче сожмешь ее пальцы  в своих, притянешь ее к себе ближе, и оторвешь одну руку, чтоб коснуться ее волос, поправить растрепавшийся локон:
- Я помню, что ты умеешь готовить.

Боже -  эта улыбка.
Ты уже хотел уйти прочь, но ее улыбка – детская, наивная немного, совсем не та улыбка, которой были окрашены ваши с ней ночи, а та улыбка, которую ты видел, когда вы только познакомились с ней, она тебя сейчас остановила. Она неслась по коридору своей академии, и ей не было дела ни до кого на свете. Наверное, сейчас она все же другая – ее улыбка тебе, и в ней нет сейчас детской радости каждого прожитого  дня, подсмотренного тобой в при вашей первой встрече, но тебе плевать.
А ведь ты шел, чтоб сказать ей прощай. Ты подсознательно провоцировал ее на гнев -  так вам проще будет расстаться. Почему же ты ищешь повод для того чтоб расстаться?
Видя ее, глядя в глаза Сони, ты не скажешь, что хотел просто забрать пальто и уйти. Ты будешь молчать, улыбнешься Соне в ответ. Едва заметно, одними глазами. Чтоб по твоим губам она не увидела, что тебя зацепила ее улыбка, и ты хочешь улыбаться в ответ.
Но – ее улыбка..
- Пошли – Панда сейчас порвет поводок.
Куда пошли? – тебе сейчас не важно. Зачем пошли? – чтоб убраться из этого места, где вы только что чуть не поссорились навсегда, просто потому что тебя зацепила ее фраза о завтраке. Только бы  Соня не додумалась вслед за тобой спросить – куда же вы все-таки идете. У тебя не будет ответа.
- У тебя есть фото на фоне фонтана?
Сущий бред – вы только что чуть не убили друг друга глазами, а теперь ты уже хочешь сфотографировать ее улыбку.
Только ее улыбку.

Не любит фотографироваться? – что за бред. Вы с ней настолько одинаковые что ли? – ты тоже скорее любитель  отснять пару кадров, чем увидеть на них свое лицо.
Ты не успеваешь просто спросить о причине странной нелюбви к фотографии, хотя тебе очень интересно - Соня дает  знать, что пора отпустить ее руку, которую ты так нахально сдавил в своей.  Ослабишь хватку немного, но до конца  не желаешь ее отпускать, потому ты просто перехватываешь поудобнее ее кисть в своей, и тянешь Соню по аллейке вперед.

Вы шагаете вместе, и вечер для тебя налаживается – ты решаешь ответить на ее вопрос, заданный Соней еще при встрече - что же ты снимаешь?..
Достаешь фотоаппарат  и протягиваешь к ней экран:
- Смотри – это панорамы города.  А из этих кусочков я склею что-нибудь приличное. А это – просто в луже отражается неон. А это – в витрине.  Людей я снимаю редко – только для работы или… -   для гешефта, но этого ты Соне не скажешь  -  когда вижу красивый кадр.
Ей совсем не интересно, но ты продолжишь ей рассказывать, усадишь ее на скамейку. Присядешь с ней рядом, и будешь листать кадры, показывая. Держа ее руку в своей. Даже не пытаясь обнять ее. Ты привык все портить, а сейчас ты не хочешь своей, невесть откуда взявшейся нежностью к Соне, все испортить.
Ты, все же, не оставляешь надежды поймать как-нибудь мельком ее улыбку.

Ты болтаешь, что-то показываешь Соне, и кажется уже увлекся – так всегда бывает, если говорить о фотографии, или картинах. Соню, похоже  тоже увлекает это твое, по сути баловство, но ты обрываешь себя:
- Что же мы сидим? Вставай!
Ты поднимаешься первым,  и протягиваешь Соне руку, едва она кладет в нее кисть, ты тянешь на себя – конечно же ты тянешь ее к себе о объятия – тебе так уютно сразу становится. Будто бы и не было этого скандала, будто вы только встретились. И даже Панда у ног уже не рычит злобно, он вообще затих.
А ты не спешишь отпускать Соню – прижимаешь ее сильней к себе,  зарываешься с носом  в волосы, шепчешь тихонько:
- Я скучал.
В это странно поверить, но сидя в редакции сегодня днем, ты скучал об этой маленькой несуразной девчонке. Еще труднее тебе понять то, что ты не только признался себе в этом, но и сказал это вслух. Тебе и хочется, и не хочется, чтоб Соня знала, что ты думал о ней сегодня днем. Что не просто по прихоти случая или прохладной погоды ты позвонил ей, и предложил встретиться.
- Страшно это говорить, но я все еще голоден. Надеюсь, ты составишь мне компанию?
Тебе действительно страшно говорить – почему-то такое простое действие, как совместный прием пищи,  рядом с Соней может для тебя превратиться и в удовольствие, и в растянутую пытку. Ты не хочешь отпускать Соню, всего лишь отстраняешься, чтоб увидеть ее глаза, и услышать ее ответ.