- Конечно, пущу, - улыбаюсь я, - Потому что спускаться мне очень неохота, - конечно это походит на шутку, но я действительно не хочу спускаться. Я последнее время стала настолько затворницей, что хожу только в больницу (точнее меня сначала отец возил, а потом я сказала, что я могу добираться и самостоятельно), а еду на дом заказываю. Я назвала Лондону номер квартиры, чтобы он уж точно знал куда подниматься. Хочу его увидеть, рассмотреть поближе, ведь я так давно не видела его. Можно сказать, что и его черты в памяти поистёрлись, но это будет ложью. Уж его лицо я отлично запомнила, даже фото-робот воссоздать смогу в точности. Кстати, как я раньше об этом не подумала? Правильно, была прагматичной и говорила себе, что я ему такая не нужна, так что не стоило начинать пытаться создавать вещественные напоминания о Лондоне.
А теперь он сам пришёл, напоминание эффективнее не придумаешь. И мне показалось, или он стал более загорелым? Хотя на моём фоне даже мой отец кажется едва ли не мулатом, хотя тоже яркостью кожи не отличается. А может быть, Лондон просто предпочёл какой-нибудь южный курорт Лос-Анджелесу... А что, такого не могло быть? Он же свободный человек, и волен ездить куда захочет. И кому я всё время об этом напоминаю, интересно?
От ответа на этот вопрос, меня уберёг звонок Лондона в дверь. Я не заставила его ждать и сразу распахнула перед ним дверь. А он таки действительно загорел… Значит это не обман зрения был.
- Заходи, не стоит на пороге стоять, - да и сквозняк тут… А я как всегда босиком. Мне же наверное сквозняк на пользу не пойдёт… Ну уж лучше от него точно не станет.

Я оказывается, не ошиблась насчёт южного солнечного курорта, значит, время, и беременность на мою логику не влияют, что не может не радовать. Но сейчас совсем не тот момент, чтобы думать об этом. Вот сейчас я вижу, что у Лондона тоже на душе не спокойно. Могу тебя заверить, что и у меня так же. С одной стороны я безумно рада тому, что снова тебя вижу. Что могу коснуться тебя, в глаза твои посмотреть. С другой же стороны мне страшно. И ведь боюсь я совершенно банальной вещи – что ты снова уйдёшь, только на гораздо более долгий срок. Навсегда… Конечно я смогу это пережить, я же сильная. Я не должна этого бояться, но почему-то боюсь… Можно я это на беременность свалю, а? Не на эмбриона, которому кроме питательных веществ сейчас ничего не нужно, а именно на то состояние, в котором я сейчас пребываю.
Кстати об этом состоянии… Вот о нём тоже не знаю как сказать. Хотя можно и не говорить, ведь оно не заметно, пока.
- Я как? – словно очнувшись, спрашиваю я, - Я в норме. Знаешь, как только немного меняешь рабочую направленность, за тобой сразу перестают гоняться всякие опасные личности, - со смешком говорю я.
Прогнать? Вот знаешь, ты уйдёшь отсюда только по своей воле и никак иначе. Сам захочешь, сам и уйдёшь, а сама я тебя выгонять не стану. Я конечно странная личность, но сейчас мне что-то неохота мазохизмом заниматься. Уж прости.
- Жалеешь? – удивляюсь я. – Не подумала бы, правда. Я не считаю себя той, о расставании с которой стоит жалеть. Ну и ты же хорошо мой характер мог пронаблюдать, и работу… В общем это сильные доводы для того, чтобы вообще больше не желать меня видеть. – Но я неописуемо рада тому что ты вернулся, правда… Я признаю это легко и без всяких внутренних споров. – Но, не смотря на всё это… Я рада что ты вернулся. – Возможно на короткий срок, а может и нет… Но зато я снова тебя увидела.
Я поменялась Лондон. Не знаю уж из-за чего, из-за беременности, или из-за чего другого, но это нужно признать. Я стала слабее. Я уже не могу так жёстко выставлять себе принципы, как раньше. Относиться абсолютно ко всему холодно, и недоговаривать то, что думаю. Интересно как я тебе такая? Может от меня теперешней хочется сбежать ещё больше чем от прошлой?

Боже, неужели мы думаем в одном направлении? В том смысле что считаем себя друг друга недостойными… Похоже это и правда так… Потому что слушаю я тебя, и вижу явное сходство по смыслу с собственными словами. Так может быть это и хорошо, что мы думаем так? Думали бы, что лучшие на свете, так и не тянулись бы к друг другу так. Так сильно. Я никогда не думала что к кому-нибудь буду тянуться, кого-нибудь любить… Так любить. Да я вообще не знала, что способна на подобное вообще. А теперь можно говорить, что так думать было так же наивно, как полагать, что я никогда не забеременею.
А когда ты говоришь что ты трус, я тебя только крепче обнимаю. Бояться всего того, о чём ты говоришь, правильно, и не стоит из-за этого сразу нарекать себя трусом. Это я ненормальная, что практически не боялась этого. И ты не трус поверь…
- Трус бы не бросился помогать незнакомым людям с оружием на улице. Трус бы не ввязался в такую безумную переделку, в какую мы тогда ввязались. Трус бы не стал принимать уроки стрельбы от бахнутой малознакомой барышни. И не поехал бы с этой же барышней туда, где точно не курорт, а действительно опасно… - произношу я тихо и уверенно. Ты меня не переубедишь, уж извини. А другой мужчина? Представляешь, я об этом даже не задумывалась, как не задумывалась в принципе и раньше… До тебя.
А потом его слова… " Я хочу быть с тобой…", " Ты мне нужна…", " Я тебя люблю…". В голове, словно эхом отдавались, а я всё поверить в них не могла. В этот момент захотелось себя ущипнуть и поверь в то, что это мне не снится. Что я сейчас не проснусь одна в постели, которая за ночь, из-за перепада температур, стала безумно холодной. А ещё я боялась отнять лицо от его груди, потому что у меня против воли слёзы из глаз полились. Проклятый гормон! Как же он называется, врач говорил, что его у беременных много вырабатывается, и делает их эмоциональнее и чувствительнее. Не помню. И вспоминать не хочу.
- Лондон, и ты мне нужен, - говорю я, и всё-таки поднимаю лицо. Пустила на волю слёзы, словно героиня мелодрамы… Что же я так. – И какой к чертям шанс, чтобы тебя выгнать? Я же тоже люблю тебя… - Ты второй человек кому я сказала эти слова. Страшно их говорить… Очень. Ещё страшнее потерять тебя становится. Конечно, твои слова могут приглушить эти страхи, но я же странная, не могу всему сразу полностью поверить.
Только вот кажется такой эмоциональный объём моё тело выдерживать не хочет… Не хотелось бы сейчас в кисейную барышню в добавок превращаться… А телу всё равно. В него словно молнией ударили и с высокой скалы бросили. Голова закружилась, слабость по телу молниеносно разбежалась, словно её укол сделали прямо в основные сосуды. Ну уж нет… В обморок я не упаду… Я крепко вцепилась в плечи Лондона и вновь уткнулась лицом в его грудь. Главное сейчас прямо по нему на пол не сползти…
- Прости, - тихо говорю я. – Я видимо переутомилась, - или просто истощилась уже до такого состояния, что стоять не могу? Или наступило таки сто двадцатое падение Винды, последний пинок к установке Линукса?

Не говори больше Лондон, не говори! Я же реветь тогда не прекращу. Потому что не могу я это спокойно слушать, не могу. Тем более сейчас, когда у меня не только эмоции такие, что контролю не поддаются. Но ещё и тело, какое-то безумно слабенькое. Настолько, что уже и держаться тяжело за тебя. Но я буду в сознании, иначе я не я.
Будешь рядом? Я не хотела тебя привязывать к себе, но теперь уж прости, я всё наоборот сделаю. Не отпущу. Потому что одна оставаться не хочу. И хочу, чтобы эмбрион, нет, всё-таки ребёнок, что внутри меня, своего отца знал и любил. Как я люблю, не совсем конечно так, но очень близко к этому.
А когда ты предложение мне сделал, у меня было такое чувство, что у меня язык изо рта пропал куда-то. И я таки снова почувствовала себя героиней мелодрамы. А ведь не верилось мне раньше в подобное, что от таких предложений немеют. Теперь верю… И неужели всё правда так хорошо? Трудно поверить в такое после стольких лет не совсем уж позитивной жизни. Словно вдруг в совершенно другой мир попала, где всё хорошо, и солнце светит, где убийцы на каждом углу не подстерегают. Вот это для меня настоящая сказка.
- Что? – говорю я, но настолько тихо, что ты не услышишь, потому что я этот вопрос в твою грудь произнесла, в которую всё ещё утыкалась. Мне двадцать девять лет, а я чувствую себя совсем девочкой, которая всю жизнь о предложении женитьбы мечтала… Ну что это со мной такое? Горе я луковое… Но тем не менее… - Да, любимый мой, - улыбаюсь я, поднимая глаза на Лондона. – Конечно, выйду.
И вот сейчас видимо у меня наступил такой момент полного осознания происходящего, что перестала бояться. Перестала бояться потерять его, бояться сказать о беременности, бояться, что я всё-таки ухну в обморок.
- И потом, уж прости, не отпущу, - снова улыбаюсь я. – Потому что наш ребёнок, должен обоих родителей знать, - сказала, и даже не почувствовала той тяжести и сложности, которой ожидала при этом признании. – И знать, что у него лучший отец на свете, - даже лучше моего, я уверена в этом. И хочу, чтобы ты об этом знал, любимый.