Как сделать так, чтоб твоя книга понравилась людям? Нет, вопрос поставлен неправильно. Как сделать так, чтоб твоя книга запомнилась? Врезалась в память навсегда, оставила отпечаток, не исчезла сразу же после того, как ее последняя страница будет прочитана?
Создай великолепных персонажей. Смешных, странных, сильных, слабых, живых. Влюбись в них. Пусть каждый из них будет уникален и по-своему интересен. Пусть он вызывает у читателя жалость, восторг, любовь, ненависть. Вложи в них душу. А в конце книги убей их всех. Страшно, безжалостно, и очень нежно - ведь ты их так любишь. Пусть из твоих глаз текут слезы, когда ты будешь выбивать смертельные словосочетания на клавиатуре лаптопа. Убей всех, до одного, и пусть твое сердце сжимается от жалости. Тебя запомнят.
Даже если ты не писатель, даже если ты обычный, ничем не примечательный человек, то тоже можешь действовать таким способом. Убей всех, и тебя запомнят. Спросите у маленького ребенка, знает ли он, кто в вашем городе занимается благотворительностью, организовывает приюты для бомжей и бездомных животных, и он покачает головой. Спросите у него, кто такой Джек Потрошитель, и он станет рассказывать вам сюжет фильма или рассказ из книги, который о нем читал. Хочешь стать тем, о ком будут помнить, даже если о остальных забудут? Убей всех. Убей самых красивых, самых умных, самых значимых... О тебе будут помнить всегда.
Я не хочу войти в историю. Не хочу, чтоб меня помнили. В моей книге никто не умирает, никто не страдает от смертельной болезни и ни с кем не приключаются несчастные случаи. Моя книга - о обычных людях, которые день за днем живут, любят, радуются, грустят и плачут. Жизнь, какая она есть. Любовь, какая она есть. Без трагедий, от которых в ледяной комок сжимается сердце и тянет блевать. Только жизнь и чувства - настоящие, стремительные, бьющие через край. И, конечно же, равнодушие. Отсутствие чувств - тоже чувство.
Мой главный герой отчасти списан с меня. Отчасти - потому что он еще глупее и потому что водоворот дурацких событий вертит им еще круче. Я уже связывался насчет моей книги с одним из издательств, и мне совершенно все равно, хотят они покупать мою книгу или нет. Если не захотят - я оплачу все сам, но моя книга будет издана. Но говорить об этом пока еще рано - ведь она даже на половину не окончена, а я даже приблизительно не догадываюсь, как же она окончится. Мне посоветовали связаться с одним человеком - Матиасом Клоде - он организует работу над иллюстрациями(какие к черту иллюстрации?) и обложкой. Так что сегодня ко мне придет человек, который и будет рисовать обложку для моей книги.
А я пока сижу за письменным столом и, пробегая глазами по предисловию, пытаюсь соображать. Я ведь все еще не придумал, как будет называться книга.. Предисловие растворяется, и вместо него с монитора лаптопа на меня смотрит пара самых надменных и красивых голубых глаз в мире. А я пытаюсь понять, как это чувство можно выразить одним или двумя словами...

Я с самого утра ждал человека, который будет заниматься обложкой, когда мне вдруг пришла в голову мысль о том, что мой дом совершенно не подходит для подобных встреч. Удобней всего - чтобы я мог расположиться за столом, а чхудожник - в кресле напротив, но сама комната с письменным столом - спальня - не слишком-то удобна для этого. Могу показаться глупым и странным, но там - кровать, а тащить чужого человека, с которым встречаюсь по работе, в комнату с кроватью, - совершенно неудобно и неправильно. Не та официальная обстановка, которая мне нужна. Но выбора у меня, увы, нет. Принимать художника в кухне или на улице было бы еще хуже. А потому все нужные материалы я расположил таки на столе и читал на веранде, изредка поглядывая на дорогу. Название так и не пришло мне в голову. Но, думаю, человек творческий и без него поймет, что мне нужно. Слова не нужны, когда есть определенный набор чувств, эмоций, образов, который гораздо легче выразить живописью, чем каким-то набором букв.
Когда я открывал дверь, я готовился увидеть кого-то другого. Нет, не то чтоб в моей голове сложился стереотип художника, я ведь с немногими людьми этой профессии(или призвания?) знаком, просто я не ожидал увидеть молодую(очень молодую!) девушку, одетую более чем неформально... Впрочем, именно такой, пожалуй, и должна быть художница. С искрой в глазах, немного сумасбродная, одетая в что-то странное, понятное только ей, и - конечно же - яркая. Выделяющаяся среди толпы. Человек с другим, нестандартным восприятием. Человек с другими, нестандартными механизмами мышления. С чего вы взяли, что он должен быть хоть на каплю предсказуем?
- Здравствуй, - приветствую я девушку, открывая перед ней и отходя в сторону, чтобы она могла пройти внутрь. - Тебя прислал Клоде, верно? - прости, милая, но у меня язык не поворачивается тебе говорить "вы". И дело не в том, что я могу подозревать тебя в недостатке профессионализма, обоснованного на твоей молодости и даже юности, просто я не могу заставить себя "выкать" такой барышне, как ты. Может, возраст? Мой. Может, дело просто в круглой рыжей голове и нахальных черных чулках на бледных смешных ножках? Или в развязной бабочке, вытатуированной на девичьей груди? - Проходи, - улыбаюсь я, кивком приглашая тебя пройти наконец за порог, - меня зовут Лондон Кюри, я автор книги, к которой нужно сделать обложку.

Художница. А больше похожа на профессиональную балаболку. Впрочем, довольно милую балаболку. И, кстати, одно другому не мешает... Рисуют руки а речевой аппарат трудится во благо хозяина. Ну или наоборот. Чтоб собеседник не заскучал. Или заскучал. Очень сильно. Эти губы не дадут мне побыть в благостной тишине ближайших несколько часов, кажется. Потому что помимо обычной платы с меня изымают еще и плату натурой. Нужно быть благодарным слушателем и накормить работника - иначе работы не будет. Ну, то есть, будет, но качество наверняка будет оставлять желать лучшего. Или нарисует что-то жуткое мне назло. Потому нужно ловить момент, пока она так приветливо мне улыбается - кажется, я ей понравился - и делать все, что она просит. Интересно, это считается вымогательством? Хочешь получить нормальную иллюстрацию - корми подростка в чулках и с татуированной грудью. Забавно. Мне не сложно - у меня, как всегда, забит холодильник.
- А я где-то слышал, что художник должен быть голодным, - широко улыбаюсь я, проследив за тем, как юное болтливое существо беспечно швырнуло сумку на тумбу у входа. Вот уж воистину.. молодость - радость. Смех и безмятежность. - Приятно познакомиться, Пэйтон. Конечно же, не смогу отказать себе в удовольствии накормить тебя "чайком и чем-то вкусненьким". - Пожалуй, это все же больше правда, нежели обычная вежливость. Моя обычная ворчливость - лишь дань меланхолии, в которой я уже довольно долго пребываю. И сердиться или подозревать в чем-то эту барышню, которая спасибо хоть что себя по дороге не потеряла, "горе-художник", так же бессмысленно, как и то, что я сейчас снова делаю - совершенно непроизвольно выглядываю в окно. Привычка. Условный рефлекс. Или уже - безусловный?
- Сладкое или сытное? - спрашиваю я, заглядывая в холодильник. - Ванная от входной двери налево, если хочешь помыть руки. - Есть в моем доме, не помыв руки, нельзя. Это же как серпом по яйцам. Потому давай-ка, Пэйтон, по-хорошему, пока я рассматриваю, что мне кухарка в холодильник напихала. Я и сам умею готовить, и люблю это делать, только очень нечасто, а без вкусной домашней еды жить не умею. Да и потом, удобно это - обнаруживать в собственном холодильнике всякие вкусности. И иметь в доме человека, который будет за всем этим следить.

Слоненок. Вот, пожалуй, довольно точное определение. И имя у тебя как у слоненка - звучное и круглое. Пэйтон Сойер. Насколько вообще может быть круглым имя. Пока ты там копалась в ванной, я выудил таки из холодильника нечто вкусное. Надеюсь, тебе придутся по души картофель фри с говяжьими отбивными в грибном соусе, которые я уже разогрел в микроволновке, а на "десерт" - свежий терамису, который даже присохнуть не успел. Себе я сделал чаю - у меня странный недостаток есть. Не люблю есть при чужих. При своих - пожалуйста. При чужих - ничего в рот не лезет.
А ты смешная. Пришла в кухню с карандашами и планшетом - думаешь, заберет у тебя кто? Или же просто привыкла к ним настолько, что расстаться не можешь? Или же будешь делать первые наброски за едой? Похоже, таки последнее. Когда я приношу поднос с провизией и сажусь рядом, ты суешь мне под нос лист бумаги. С карикатурой. И кто этот странный носатый дядька в очках? И почему он, черт возьми, так дурацки улыбается? Как я. Когда-то. Знаешь, Пэйтон, как это страшно - когда кто-то смотрит тебе прямо в душу? Смотрит, срисовывает и показывает тебе то, что увидел. То, что когда-то было тобой. То, чем ты уже можешь никогда и не стать.
- Непозволительно, - ворчу я, повторяя за тобой и продолжая вглядываться в листок с карикатурой. Все-таки ты смешная. Даже не подозреваешь, насколько не в бровь, а в глаз попала. Почему-то представляется как эта добродушная носатая рожа с листка в операционной. Пренебрегающая правилами безопасности и режущая человека без белого халата, перчаток и повязки на лицо. Возможно даже бензопилой. Дурацкий юмор. - Ловко, - произношу я, поднимая глаза на Пэйтон. На губах - слабая улыбка, будто тень прошлого. Знаете, чувство такое же, будто лучик солнца по лицу твоему пробежал, а теперь грустно от того что он снова исчез. - Это как визитка? - улыбаюсь я чуть шире, возвращая ей листок и принимаясь за чай. - Ловко, - интересно, за это требуется дополнительная плата? - Разрешишь оставить себе? - почему-то очень хорошо представляется, как это дите начинает бесцеремонно со мной торговаться за эту пару росчерков карандаша. Но какую точную и верную пару росчерков...

Простодушный одуванчик. Даже не так - одувашка. Улыбающийся светящийся баскетбольный мяч вместо головы. Спелые круглые ладошки, похожие на ванильные пирожки с яблочным джемом. Слоненок в моей кухне. Рыжый, светлокожий, веснушчатый и несущий все, что в голову приходит, слоненок. Нет, я определенно не думал, что официальная встреча с художником будет происходить именно так. Не знаю, рад я или нет, но уже, кажется, добрых двадцать минут не смотрел в окно. Чем не достижение?
- Акция, - тихо смеюсь я, скосив глаза на карикатуру. Мне почему-то кажется, что у тебя эти акции каждый раз происходят, когда ты что-то подобное рисуешь. Зря ты так, Пэйтон. Даришь свой талант. А могла бы получать в ответ неплохие деньги. Впрочем, твое поведение - безусловно, часть самой тебя. Станешь вести себя по-другому - потеряешь вот это очарование непосредственности и веселости, которое так тебе идет. Которое заставляет меня улыбаться - слабо и чуть-чуть покровительственно. Как отец-слон - резвящемуся сыну-слоненку.
Ожидаемый вопрос - о книге. Странно, я теперь на некоторое время замолкаю, чтоб собраться с мыслями - ведь я никому еще не рассказывал о своей книге, ты первая. Подготовил "ключевые" отрывки, которые должны отображать "характер" будущей книги в полной мере, а теперь теряюсь - не знаю, с чего начать. Впрочем, размышлениям я предавался недолго - все ведь в книге орет о том, что самое важное - это и есть главный герой, вокруг которого, собственно, все вертится.
- Хорошо, начнем. Приятного аппетита, Пэйтон. - А я пока буду рассказывать. - В центре сюжета почти всегда - главный герой. Мужчина эдак под тридцать, могу описывать его долго.. Но мне почему-то кажется, что легче будет показать один раз, - теперь я снова скромно улыбаюсь и указываю на себя большим пальцем. - Видишь меня? Это он. - Ты ведь умеешь видеть, правда, юная художница? Не смотреть, а видеть. - Видишь мой дом? Это его дом. Его счастливый брак на грани разрыва. Жена и двое маленьких детишек. Банальный сюжет. Я пытаюсь описать его изнутри. Не только эмоции, а что-то еще глубже... Не только переживания и надежды. Ассоциативные цепочки, которые совершенно непроизвольно приводят нас нашим дальнейшим событиям, а мы потом думаем, что это - чистая случайность. Голая правда. Надежды и чувства - искренние, высокие, грязные, мерзкие, такие, от которых хочется летать, такие, от которых воротит. Настоящие. Хочу, чтоб эта книга была чем-то действительно настоящим. Возможно, даже слишком жестоким - насколько вообще может быть книга без смертей и насилия. Я распечатал там для тебя характеры персонажей, их истории, цели, ключевые моменты сюжета. Все это ты получишь. Только с одним загвоздка - названия пока нет. Наверное потому, что книга еще далеко не окончена. Сюжет не до конца раскрыт. Я еще не решил, что с ними делать, - тут самое время слабо улыбнуться, ведь я еще действительно не решил, что же делать с моими чудными персонажами. - Но точно знаю, что все будет хорошо. -Это, пожалуй, единственное "ненастоящее", что будет в книге. Как символ надежды и веры в будущее. Может, кому-то от этого на душе будет тепло, хотя, скорей всего, в первую очередь - мне... Только еще не придумал, как главного героя из всего дерьма, в которое он вляпался, выпутывать...

Нельзя так, Пэйтон. Нельзя - ты мне вытягиваешь душу, когда я смотрю на твой рисунок. Медленно, но верно выворачивашь на изнанку, соскребаешь оттуда меня настоящего. И подносишь мне на блюдечке, а мне смотреть на это странно и немного больно. Я снова беру в руки бумагу, смотрю на нее сначала недоверчиво, потом все более внимательно и хмуро. И только под конец улыбаюсь - спокойно и очень тепло. Ты очень талантлива, Пэйтон. Интересно, как живут такие люди, как ты? Как выживают? Как терпят жестокие сюрпризы, которые нам преподносит жизнь? Видимо, терпят таки гораздо лучше, чем некоторые, ведь вид у тебя сияющий и радостный - хочется протянуть к тебе руки и греться от этого света и тепла. Спасибо, Пэйтон. Только одно мне интересно: это страшно - все видеть и все чувствовать?
- Мне нравится, - тихо произношу я, поднимая на тебя взгляд. Да, таким я себе нравлюсь больше. Можно ведь смотреть на это не как на извращенное, искаженное отражение меня, а просто как на рисунок. Рисунок, на котором я улыбаюсь. На котором я счастлив. На котором я знаю, что жизнь - прекрасна. На котором я это чувствую. - Очень нравится, - ворчу, поправляя очки на носу и думая, что это, пожалуй, нужно поставить в рамочке у себя на письменном столе, либо на стенке повесить. Хочу видеть себя таким - пусть это все же странно и больно, но мне это нужно. Как холодный душ. Как хождение по углям. Будто друг взял меня за плечи и хорошенечко встряхнул. Спасибо, Пэйтон. - Пойдем, покажу тебе все, - киваю на лестницу, поднимаясь из-за стола и направляясь на второй этаж. - Буду тебя ждать наверху, а ты доешь пока.
А на втором этаже - бардак. Кучи исписанных листов, ведь начинал я писать именно на бумаге, диски, дискеты, подписанные черным маркером, распечатанные фото и картины - то, что по моему мнению имеет какую-то схожесть с настроением книги. Я сажусь за стол и начинаю приводить все это в порядок - ведь думал, что буду по очереди все показывать и обьяснять, а ты вот так взяла сразу и все увидела. Рад, что не пришлось произносить почти ничего вслух, хоть сказать мне есть что. Писать гораздо легче, чем говорить. Когда пишешь, напротив нет пары внимательных, живых зеленых глаз, которые так понимающе на тебя смотрят, в которых отражается боль. Твоя боль. Надеюсь, тебе от моей книги не будет плохо, Пэйтон. Впрочем, я ведь пообещал, что все будет хорошо... А, значит, так и будет.
Дождавшись, пока ты поднимешься вслед за мной, я вручаю тебе папки и коробочку с дисками, обьясняя, что где лежит. А потом - видимо, я все же и писатель тоже, не только хирург, раз меня одолевают такие странные внезапные порывы.
- Хочу тебя отблагодарить, - сообщаю я, укладывая подбородок на скрещенные пальцы и упираясь локтями в стол. Глаза блуждают по юному лицу, выискивая там ответ на вопрос. Тщетно - придумать, что же будет тебе приятно, я не могу. На губах - легкомысленная улыбка. Странная прихоть - хотеть выполнять чужие капризы. Впрочем, это будет совершенно необычный каприз - это будет прихоть сумасбродней молодой художницы, которая смотрит прямо в душу. Смотрит и согревает взглядом. - За портреты. Они мне очень понравились. Я чем-то могу тебя отблагодарить, тебе что-то нужно? - давай, Сойер, не робей, у меня минутная слабость. Хочу, чтоб ты улыбалась шкодно и беззаботно, а не так грустно, как тогда, когда я о книге рассказал. Нечего в брюзгу превращаться из-за тараканов в голове взрослого мужика, я себе этого не прощу.

Неожиданная просьба, Пэйтон. Заставляешь меня снова посмотреть на тебя удивленно, немного недоверчиво, снова усомниться в том, кто из нас старше и кто понимает больше. Ты поставила меня в тупик.
А, может, я просто немного ошибся? Может, моя боль просто слишком с твоей схожа, и потому ты во мне отчасти и родственную душу видишь? Читаешь меня, как книгу, может, не совсем открытую, а так - раскрываешь, где раскрывается, и выхватываешь строки. Те самые, в которых самое важное написано.
Я поднимаюсь со стула и иду навстречу - я ведь обещал и выполню свое обещание. Такая низенькая, тоненькая фигурка.. так непривычно смотрится в моей спальне. Так странно обнимать чужого человека, чужую женщину, с которой впервые видишься, обнимать ее не пошло, без намека на страсть или хотя бы малейшее желание. Обнимать ее как свою, как родного человека, привлекая к себе, поглаживая выступающие лопатки и позвоночник между ними, и прижимаясь губами к волосам. Рыжим волосам, которые не пахнут дорогими духами и еще чем-то неописуемым, свойственным только ей. Однако, даже сейчас я о Амели не вспоминаю - пожалуй, я слишком отвлекся для того, чтоб снова коситься на окно, а потому все эти сравнения происходят где-то на уровне подсознания. То, что я обнимаю другую - не неправильно и не плохо, просто по-другому. Нет, у меня уже были женщины после моей бывшей, просто ни одну из них я не обнимал искренне. Ни одну не запомнил.
Я привлекаю тебя еще ближе, позволяя уткнуться лицом в мое плечо, и облокачиваюсь на стол, так чтоб ты могла на меня положиться. Милая, чудесная девушка, которой тоже одиного и холодно. Которой тоже родные люди не могут дать искреннего тепла и заботы, которые ей так нужны. Которая так легко доверяет себя рукам чужого мужчины, такого же подстреленного и ущербного, как и она сама. Сумасбродная художница в смешных нахальных чулочках, кто украл твое сердце? Расскажи мне. Расскажи, как у тебя получается продолжать радоваться жизни после того, как она закончилась.
Хочешь увидеть со мной рассвет? Хочешь, буду обнимать тебя всю ночь, гладить твои смешные волосы и греть тебя своим теплом? Хорошо, что ты попросила только это. Потому что на большее я не способен. Не смог бы с тобой заниматься любовью. Возможно, это ранняя импотенция. Или навязчивая идея. Но я не могу прикасаться к тебе иначе, чем как сейчас - так нежно, осторожно, признательно, и по-дружески. Мы - два больных, отравленных любовью животных. Давай зализывать раны друг друга, но ни в коем случае не делать их еще большими... Слова снова излишни. Не нужны совершенно. Можешь тарахтеть, как прежде - я буду улыбаться и слушать все, и продолжать обнимать твою хрупкую спину, даже не вспоминая о том, что так явно торчащие лопатки - признак сколиоза. Буду дарить тебе всю ту трепетную внимательность, которая совершенно не нужна Ей. А ты мне - свое тепло и искренние улыбки, которые тоже в свою очередь кого-то оставляют равнодушным...

Не кажется - не выпускал. Не хотел вдруг, выпустив тебя, потерять волшебность этого момента. Это шаткое равновесие, в котором мы оба находимся - словно зависли на краю качели, которая вот-вот перевернется. И пока мы обнимаем друг друга, все хорошо. Стоит расцепить руки - и у дома тут же затормозит алый феррари, из него выплывет мое ходячее унижение, стыд и позор. Лживость и грязь. Бл*дство и похоть. Не хочу. Хватит.
А потому я отвожу тебя на балкон - тут даже ночью тепло и можно сквозь стекло смотреть на звезды. И на рассвет. Можно развалиться вдвоем на диване - ты, такая маленькая и легкая, на мне, уложила голову на мою грудь, а я все еще рассеянно поглаживаю твою спину и волосы. Девочка моя, ты права - ты нужна мне сейчас. Нужен твой взгляд, который так красноречиво говорит мне о том, что я человек, а не пустое место, что я кому-то таки нужен. Мягкие прикосновения твоих пальцев, эта искренность и тепло, которым ты светишься.. Мне сейчас так легко верить, что ты светишься для меня. Греешь меня. Меня а не того, другого, и очень надеюсь, что ты о нем сейчас не думаешь - ведь на тех, кому мы не нужны, не стоит тратить время.. Не стоит. А мы тратим.
Бьемся головой о каменную стену, не обращая внимания на стекающие струйки крови. Бьемся до потери сознания, потом поднимаемся и бьемся снова. Пока нами не овладевает это страшное и беспощадное чувство беспомощности. Пустоты... Словно пытаться дышать в вакууме - вот-вот разорвет легкие.
Я чувствую себя живым. Мне не одиноко - я знаю, что я не одинок... Спасибо, Пэйтон. Я все еще боюсь и жду, что совсем скоро у порога таки затормозит бл*дский красный феррари бывшей... Но ты мне, кажется, подарила мне утешение. Ненадолго - когда ты уйдешь, я таки лягу спать, и меня снова будет тревожить мысль о ней. Найду белокурый волос где-то под подушкой. Вздохну и прижмусь к подушке лицом, вдыхая такой родной и далекий запах. Буду мысленно корить домработницу за то, что не поменяла мне постель, и просить ее чуть позже, чтоб повременила с этим.
Страх и нездоровое волнение проходят только утром, когда мы, устроившись на полу на коврике и обернувшись пледом, наблюдаем за рассветом. За лучами алого солнца, которые скользят по твоих рыжих волосам, так что кажется, что они горят. Словно мягкие, шелковистые перья. Перья феникса. Птицы, которая горит для того, чтоб родиться снова. Все сегодня так странно, так мистично и символично, что я, кажется, только теперь улыбаюсь так искренне и открыто, как давно не улыбался. Смотри, Пэйтон.. Солнце взошло. Новый день. Новая жизнь... Новая ли?

Клуб "Divina" =======>

Странные события со мной начали происходить, иногда мне кажется, что я тихонько превращаюсь в персонажа своей книги. Или наоборот - он с меня списан. Только списан неправильно - справа налево или снизу вверх. Потому что сейчас я снова пускаю в дом чужого человека. Нет, не работника издательства и не домработницы, а человека с улицы. Который может оказаться кем угодно. Который может быть болен чем угодно. Много думать - не вредно, а вот много предполагать и "догадываться" - совершенно неправильно. Можно уйти очень далеко от истины, потому я прекращаю свои хмурые размышления и, взглянув на девушку, думаю, что лучше надеяться на то, что настолько она в дерьмо вляпаться еще не успела. Страшно, когда один поступок может перечеркнуть всю жизнь.
Мой дом ночью смотрится таким темным и одиноким. Потому когда я выхожу из машины и выпустив из нее барышню, сразу же иду к двери - включить свет. Терпеть не могу возвращаться в темный дом. Будто кто-то сделал его темным. Только дверь открывается - сразу же протягиваю руку, и на веранде и внутри дома становится светло. Теперь я снова могу рассмотреть лицо своей спутницы, кивая ей - заходи.
- Кстати, меня зовут Лондон, - до меня вдруг дошло, что я не знаю ее имени, а она не знает моего. Это не слишком-то и нужно, но удобно. Ну не говорить же мне ей "девочка, ты что будешь, чай или кофе?"
Когда мы оказываемся внутри, я указываю рукой направо и сообщаю, что там ванная, а сам направляюсь в противоположную сторону.
- Я буду тут рядом, в кухне. Ужинать будешь? - это не вопрос, а формальность. Я бы молчал, но не хочу, чтоб ты сама просила - это будет унизительно. В первую очередь - для меня. Это ненормально - чтобы женщина просила поесть. Это напоминает мне о чем-то далеком и эфемерном - например, голодающих детях Африки. Всем известно, что они голодают, и они продолжают голодать. - Если ты в ванную, то можешь взять мой халат. - Не хочу, чтоб ты в этой странной одежде на мой белый диван садилась, прости. И вообще, это не информативное предложение, а завуалированное напутствие к действию - вымойся и переоденься. Как сказал бы мой знакомый Хотспорн, мыло и мочалка из любого животного сделают "ссука человека".

Вот такой - глуповато болтливой и веселой - ты мне нравишься гораздо больше, чем запуганной и плачущей. Это хорошо, что уличная жизнь не успела наложить на тебя отпечаток, который будет мешать тебе улыбаться и пороть всякую чушь. Думать всякую чушь, а не о том, как бы подцепить очередного клиента. Хорошо, что ты не пытаешься меня таки завлечь в постель или произвести впечатление - тогда я бы насторожился, и ты бы непременно мне мешала. А так.. Может, это и странно, но это, кажется, именно тот случай, когда единственный способ предстать в наилучшем свете - не пытаться предстать в наилучшем свете. Быть собой - тебе, Энджи(тебе подходит твое имя), это к лицу. Мне нравится.
Ты долго копошилась в ванной - я успел не только достать все из холодильника, а еще и разогреть. А потом снова разогреть. Однако, я ничуть не сержусь, напротив. Считаю, что вымыться тебе нужно действительно хорошенько. Потому что мне кажется, что далеко не все мужчины, у которых ты ночлег просила, были такими же вежливыми и бескорыстными. Что тебе не приходилось с ними спать. Непонятно где, непонятно с кем. Думать об этом - мерзко, но когда ты наконец возвращаешься из ванной в моем халате, такая чистая и пахнущая не дешевым джином из ночного клуба, а шампунем и гелем для душа, у меня совершенно не возникает никакого отвращения по отношению к тебе. Вот же она - чистая улыбающаяся светящаяся мордашка. Как мало некоторым нужно для счастья - всего лишь приют на одну ночь.
- Спасибо, - отзываюсь я на комплимент о моей ванной и думаю, что надо бы проверить, не устроила ли ты там потоп. Ну да ладно, Мэган все равно уберет. Мэган - волшебница. Не только убирает весь дом быстро и неслышно, а еще и вызывает сантехников или других специалистов еще до того, как я успеваю заметить, что что-то в доме сломалось. Потом оставляет счет на тумбе у моего письменного стола. Все четко. - Вот твой ужин, - обьявляю я, являясь из кухни с подносом, на котором покоится лазанья с грибами и курицей, и две чашки кофе. Мне - та, что поменьше. Я уже говорил, что не умею есть при чужих. - Приятного аппетита, Энджи, - сообщаю еще одну дежурную фразу, пододвигая к чуду в халате еду. Да, я знаю, что вы подумали. Я - зануда. Так оно, пожалуй, и есть... - Я уже поужинал, - улыбаюсь, забирая свою чашку кофе с подноса. Не хочу, чтоб тебе было неудобно. - Если будет мало - там еще есть. - Хотя то, что  я притащил - уже является обедом для довольно крупного слоненка. Однако, не для слоненка, который, возможно, не ел несколько дней.

Это больно - наблюдать за тем, как молодая девушка ест. Не просто ест, а как у нее загораются глаза и раздуваются ее ноздри, когда она так стремительно вдыхает запах еды. Как быстро она жует, будто поднос сейчас убежит от нее, или я вдруг передумаю и выставлю ее за дверь, даже не позволив покончить с ужином. Больно и страшно осознавать, что таких, как она - много. В нашей стране. Самой развитой стране мира. Страшно, что в эпоху технического прогресса и абсолютной индустриализации молоденькие симпатичные девушки предлагают тебе отдаться за порцию макаронов. Точней, предлагают отдаться в надежде на то, что ты снизойдешь до того, чтоб накормить их. Страшно видеть такой "экземпляр" рядом. Я мог бы сказать, что у меня и так много проблем, что у меня работа забирает время и мне некогда возиться с какой-то мутной девицей, но ведь это неправда. Мне ее искренне жаль, и я не хочу больше видеть, как она ТАК ест. Так есть люди не должны. Люди - не животные.
Ее благодарность пролетает мимо ушей, а я, впрочем, чисто машинально отвечаю "на здоровье".
- Угу, сам, - так же машинально отвечаю я, поднимая на нее глаза. Я понимаю, что тебе больно отвечать на вопрос, который я тебе задам. Но пожалуйста, сделай это - мне нужно знать. - Энджи, у тебя есть друзья или родственники? Где-нибудь, - спрашиваю серьезно и тихо, снова возвращаясь к кофе. Мне всегда казалось, что такие девочки, как ты(такие - это влипшие по уши в дерьмо и не нашедшие другого выхода кроме как торговать собой) - это уроженки забытых Богом и цивилизацией провинций, которые приезжают в большой город для того, чтоб... ну, например, стать известнейшей Актрисой. Или Певицей. Или что-то подобное. Ты не похожа на провинциалку. И акцента у тебя нет. Так как же у тебя получилось так здорово сесть в лужу? - Я не буду тебя выгонять, мне просто нужно знать, - добавляю, подумав, что меньше всего мне сейчас хочется услышать в ответ тишину и стук зубов. И запах страха.

Не могу сказать, что "так я и думал", потому что я ничего не думал. Но, пожалуй, обьяснение очень правдоподобное. Можно даже позволить себе считать, что это правда. Тем более что знаю я этих благоверных с их верностью и преданностью. Принципами и честностью. Так что ничего удивительного в том, что ты в дерьме, нет. И некому тебя вытащить. Грустно, Энджи, но думаю, что все же не смертельно. Главное - что ты не успела вываляться в нем настолько, чтоб тебя невозможно было отмыть. А ты, кажется, не успела. Или просто природная легкомысленность тебе помогает? Я тебе почти завидую, Энджи. Однако, мне все же хотелось бы знать твою фамилию, чтоб навести о тебе справки. Но спрашивать сейчас будет слишком жестоко, верно? Ну и ладно, обойдемся пока без этого. Может, сама скажешь.
Что за глупые вопросы - можешь ли ты взять сигареты. Я киваю на них с таким видом, который весьма красноречиво утверждает, что о таких мелочах, как сигареты, еда, а также подобные расходные материалы, спрашивать вообще не стоит.
И действительно - раз о тебе есть кому позаботиться, я не стану тебя расчленять и закапывать на заднем дворе. Я бы и бесплатно не стал. Я это и так делаю едва ли не каждый день на работе за деньги, а потому твоя нелепая шутка вызывает у меня широкую улыбку.
- Теперь точно не буду, - покровительственно обещаю я, щелкая зажигалкой - помогаю тебе подкурить. - Хочешь спать, да? - наверняка хочешь. В мягкой удобной большой постели. Пустой постели без ублюдка, который за это тебя будет лапать и иметь. Фу, мерзко-то как. Лучше ночевать в сортире супермаркета, наверное. Прятаться там перед тем, как его закроют. Устроиться кондуктором в общественный транспорт. Убирать улицы. И почему у вас, девочек, всегда только один выход находится - на панель? Может потому, что это легче, чем остальное? Или просто действительно нет выхода? Я не имею права вас осуждать - я никогда не был в подобной ситуации. И не знаю, что творится с человеком, когда он теряет элементарные средства существования. - Будешь спать на моей постели - это на втором этаже. Лестница при входе. Не заблудишься. Там вход с балкона. А я посплю здесь, на диване. Если что-то будет тревожить - не стесняйся, спускайся и буди.- Помню, когда мы с Амели первый раз после того, как поженились, вынуждены были не спать вместе - мне нужно было в Торонто на пару суток смотаться - пол ночи проговорили по телефону. Ей было страшно в нашем доме без меня и пусто. Обычный ночной шорох листьев может казаться шелестом шагов чужого, а отблески фар проезжающих машин - тенями, которые ходят по дому. Ты - не Амели, конечно же, но я знаю и понимаю, каково это - когда ночью бывает страшно. Потому если что - обращайся, я ведь все равно на диване буду наверняка спать чутко и не слишком-то крепко.
- Я в ванную, а ты пока доедай. Холодильник к твоим услугам, и то, что вокруг него - тоже, - если ты стыдилась порыться в нем при мне - делай это, пока я не вижу. И хорошо, что не вижу. - Посуду на столе можешь оставить - завтра домработница уберет.- Вот, пожалуй, и все, что я сделал перед тем, как стащить с себя очки и, уложив их на тумбу, отправиться в ванную.

Вы знаете, каково это - просыпаться на собственном диване, на коротком диване, на котором мне приходится подгибать ноги для того, чтоб они не падали на пол, и просыпаться оттого, что на тебя кто-то смотрит. Внимательно так, изучающе. Я уснул на удивление крепко, а потому проснулся далеко не сразу. Первое, что я увидел - что-то светлое и большое. Ангел, что ли? Нет, серьезно, обнаруживать прямо перед собой человека в белом среди ночи - это не лучшее, что может с тобой произойти. Потому я протираю глаза - а вдруг, показалось? - нашариваю на тумбе очки, натягиваю их кое-как на нос и цепляюсь глазами в это большое и белое внимательней. Машинально нашариваю рукой выключатель и включаю свет.
О Господи...
- Что ты здесь делаешь? - очень тихо и недоуменно спрашиваю я, тут же погасив свет и отводя глаза в сторону. Голая. Абсолютно голая Энджи прямо перед мной. Пожалуй, нелепей бы на ее месте смотрелась только корова. Стоящая на задних ногах и стыдливо прикрывающая вымя копытами. Впрочем, с этим можно еще поспорить. Пришла ко мне, видимо, чтоб выразить благодарность. Не смотря на то, что я отдал ей свою кровать. Не смотря на то, что я попросил "эксклюзивных представлений" не делать еще тогда, в ночном клубе. Не смотря на то, что я ни взглядом, ни словом, ни прикосновением не пытался и даже в мыслях не было показать ей, что я рассматриваю ее как женщину. Что я хочу этого - секса с несчастной запутавшейся девушкой, торнадом для моего холодильника.
- Тебе страшно и ты потому пришла? - обнадеженно произношу я, все еще недоумевая. Я шокирован, знаете ли, и не могу сразу придумать, что делать. Только футболку с себя стащил и дал ей - нет сил смотреть на нее голую и смущенную прямо перед собой. Закрывать глаза - уж совсем как-то нелепо. А так, даже когда я отвернулся, бледное тело всеравно маячит где-то скраю. Как всегда - то, на что смотреть не хочешь, но о чем думаешь, притягивает взгляд. - Потому что если нет то марш наверх. - А вдруг ей действительно просто страшно, и теперь мое предположение насчет того, что она пришла меня "благодарить", ее обидит? Твою мать. Я запутался уже и сам. Еда в холодильнике, вода в кране, сигареты.. везде. Что тебе еще от меня надо?

Значит, мое первое предположение было правильным. Значит, жизнь на улице научила тебя благодарить людей собственным телом. Это плохо, Энджи. Очень плохо. Тяжело человеку снова начинать себя ценить. По себе знаю. Я, кажется, до сих пор еще не начал.
Я очень эгоистично рад, что ты так быстро скрылась. Что я наконец смог снова повернуться на диване и не отводить взгляд, когда ты поднималась по лестнице, она ведь прямо напротив моего лежбища. Потому что мне тоже неловко и неудобно. Сейчас задумываюсь над тем, что же могло тебя заставить подумать, что я хочу вот такого банального, прозаичного и немного болезненного секса с чужим человеком на тесном диване этой безусловно дурацкой и нелепой ночью. В памяти всплывает только одна фраза - мое предложение будить меня, если что-то будет нужно. Какой извращенный мозг нужно иметь, чтоб посчитать это столь явным приглашением? Которое не терпит отказа. Думаешь, если б ты не спустилась, я бы выгнал тебя среди ночи? Или сам пришел, разбудил бы и воспользовался тобой?
Я честно пытался уснуть целых полчаса. Вертелся на неудобном диване, смотрел в потолок, в окно, на книжную полку. Без толку. А еще у меня, наверное, галлюцинации - мне казалось, что я отчетливо слышу, как на втором этаже, прямо надо мной, точно так же вертятся и не могут уснуть. Интересно, как она? Я вдруг поставил себя в ее положение и мне показалось что это, должно быть, очень стыдно и неудобно. Не хватало после всех несчастий, которые с ней приключались, еще и винить себя в такой глупости, о которой я уже почти забыл. Нелепое недоразумение, и только.
Я тихо поднялся с дивана и направился на второй этаж. Несчастьечко лежало в постели, натянув простыню, кажется, до кончиков ушей...
- Как ты? - спросил я, приседая на край кровати и снова задаваясь вопросом - а не воспримет ли это она, как напутствие к действию опять?.. Я же совсем на край присел. - Все точно нормально, Энджи? - Надеюсь, то, что я не сержусь, обьяснять тебе не надо. А еще я, наверное, похищу отсюда лаптоп и сяду писать. Ведь все равно усну нескоро...