Да, пробираться в ванную, словно суслик, еще и в ночной и с растрепанной головой - не самая подходящая идея, но что делать, если только сутра я здесь точно никому не помешаю. Меня, как обычно, заранее предупредили, что "путь свободен" и я могу принять ванную. Ежедневный ритуал - если бы не потребность, я бы, наверное, вообще не смела выходить из своей комнаты, но с таким доводом, как необходимо, не поспоришь. А, если честно, я просто боюсь натолкнуться на кого-нибудь из гостей. Мало ли что.
Вчера мне плохо спалось - в доме отвратительная звукоизоляция, а вчера, кажется, на дом налетел тайфун. Кто был этим тайфуном я не рискну определить, но из-за тех обрывков фраз, что доходили до меня, мне доводилось краснеть. А сейчас, тихонько приоткрыв свою дверь, выскользнув за нее и оглядываясь по сторонам я двигаюсь по направлению к заветной комнате.

Меня словно поймали на горячем, словно отец обнаружил меня с огромным бифштексом во время праздничного поста. Я даже, кажется, от неожиданности подпрыгнула. Все мысли о ванной улетучились.
Женщина, практически неодетая (от чего мне было стыдно смотреть на нее), такая встревоженная и взбудораженная. И еще слишком быстро говорящая, для того, чтобы я хоть слово выдернула из ее фразы и поняла о чем она мне пытается говорить.  Да, свое имя-то я слышала, точнее исковерканную, библейскую  его версию, а вот дальше последовала слишком высокая скорость моторики. Я даже не пытаюсь вникнуть. Скорее решаю для себя вопрос - кто она? Для этого надо было бы рассмотреть ее повнимательнее, но, во-первых, это не прилично, во-вторых, я уже упоминала, отсутствие одежды лишает меня такой возможности. Интересно, она вышла из какой спальни: гостевой или хозяйской?
Вот и напоролась на неприятности? Да, так получилось. Хочется вернуться назад в свою комнату и забыть о досадном инциденте. Не хочется ощущать запах никотина и взвинченности рядом с собой.
- Простите, я вам помешала? - Сейчас и акцент сильнее, и слова труднее подбирать, чем тогда, в студии. Тогда, кажется, и слова не нужны были. Ах, да, моя жалкая, пугливая попытка подать голос, сопровождается кивком непонимая, который подтверждает то, что я ни слова не уловила из фразы женщины, на которую я все еще стараюсь не смотреть, если бы не ее два слишком живых, так и притягивающих внимание, почти черных (может быть, это из-за освещения) глаза. Такое ощущение, что они наполнены колкостью и еще чем-то, что отталкивает, не давая даже понять человека. Это все предубежденность?
Я растеряна, потому что теперь не знаю, продолжать ли мне свой путь в ванную или вернуться в комнату и (я почему-то решила именно так) не мешать хозяину и его гостье.

- Замечательно, а то мне не очень хочется спускаться на первый этаж. И мне, кажется, нельзя этого делать. - Совершенно искренне и, пожалуй, наивно сообщаю я все еще незнакомке. Я ведь на самом деле не знаю, можно ли мне свободно перемещаться по дому, кроме случаев, когда будет приходить мой новый мсье учитель. К чему такая откровенность? Сама не знаю. Почему-то было необходимо срочно ответить на предыдущую фразу: уже не так медленно выбирая английские слова, уже свыкнувшись со взглядом, который готов, как мне кажется, ужалить в любую минуту. - Большое спасибо. - Кротко кивнув в знак благодарности, можно теперь, все еще не смело, перебираться дальше, по направлению к ванной, все еще ощущая терпкий запах сигарет, которые еще долго будет щекотать мне нос. В ванной же, наконец заперев за собой дверь (теперь у меня такая привычка) и оставшись в приятном одиночестве, можно слушать звук ударяющейся о посудину воды, затем, скинув с себя ночную, такую же не мою, чужую, как и все здесь, можно погрузится в приятное тепло, почти такое, как там, в студии: приятное, обволакивающее.
Он ведь тоже принимает здесь ванную? Это место хранит его присутствие. Я боюсь снова с ним встретится, особенно после только что произошедшего столкновения, но и безумно хочу снова увидеть сияние звездной пыли.

Весь дом наполняет музыка. Рояль нежно плачет. Он немного расстроен, так как им давно, видимо, не пользовались, а настроить его самостоятельно я не в силах. Мой новый мсье учитель… Нет, ему нечему научить меня, он лишь приносить мне ноты и являет собой возможность выйти из комнаты. Да, порой мне хочется выйти самой, но я все еще не решаюсь. Да, порой мне хочется не расставаться с инструментом, но меня все еще пугает мысль о том, что меня могут увидеть здесь еще какие-нибудь женщины. Те, которые не редко бывают здесь, те, которые отвратительно стонут, те, которые принадлежат ЕМУ.
Не видела ЕГО. Давно не видела босых ступней, давно не видела его глаз, только изредка слышала голос с приятным акцентом через свою тонкую дверь. Не видела, с того самого дня. Меня позабыли и оставили ради других, более ценных игрушек? Вот… Мое самое любимое место в «Лунной сонате». Грусть, и печаль, и, к сожалению, фальшивящая фа в нужной октаве.
Кажется, вот то чувство, которое так внезапно появилось в студии, куда-то пропало. Такое страшное, но страшное потому что неведомое, слишком приятное. Его сменила грусть и печаль. Такая, какой сейчас наполнен дом. Играю по памяти, уверенно задерживая пальцы на нужных клавишах нужное время. Нет, это совсем не механически. Тем более, сейчас. Сейчас играет что-то большее. Что-то внутри меня так же жалобно подпевает роялю, от чего становится еще более грустно. Что случилось?
Рояль стонет. Еще немного и, я уверена, на мое, почти школьное, серое платье скатятся его, настоящие соленые слезы. Полумрак первого этажа, и полная тишина со стороны мсье учителя, только усугубляют положение – я начинаю играть сначала. Я не знаю, даже не представляю, находится ли этот человек еще в комнате, и мне все равно, сейчас все мое внимание приковано к инструменту. Ничто не оторвет моих глаз от белого и черного… Ничто, кроме того, чтобы сморгнуть прозрачную, мутную пленку, но это всего лишь секунда. Секунда еще, чтобы почувствовать слезы рояля, это ведь он рыдает, в третий раз терпя жутко фальшивящую фа. Я лишь его способ передать свои эмоции. Но почему, почему грустно и мне?
________________________
Бетховен - Лунная соната

Еще один круг. Конец снова перетекает в начало. Снова и снова и уже не видно разницы. Это бесконечный цикл, его невозможно прервать, нельзя остановить, будет только больнее. Вместе с роялем мне не так одиноко: он нечаянно греет мои пальцы, постоянно мерзнущие, сейчас – особенно, он наполняет меня какой-то смутной уверенностью… Вот сейчас, прикрою глаза, и все станет вмиг хорошо. Комната растворится, изменит очертания, превратится во что-то другое, может быть, мой родной дом, меня похвалит отец, скажет, как гордится мной, скажет, что ему нравится эта музыка. И нет, теперь в ней не будет грусти и печали, ни ноты намека на слезы, намека на знакомство с человеком, из-за воспоминаний о котором мое сердце вздрагивает, скулит и старается заснуть. Но открыв глаза, ничего этого не случится. Открыв глаза, станет только больнее, потому что я увижу ЕГО. Пальцы непослушно упадут и перестанут терзать инструмент, мотивирую такой жест тем, что они устали. Но это не так. Они, вместе с остальным телом боятся и трепещут под взглядом хозяина. По спине пробегает такая неприятная холодная дрожь. Чтобы спастись от нее, нужно отвести взгляд, а для этого нужно осознать, что это не приведение, и не мираж, и не игра моего воображения, а действительно ОН. Я ему помешала, отвлекла от чего-то. Мне стыдно, что заставила его все же встретиться со мной.
- Простите, что помешала. Я не хотела. Добрый вечер. – Нужно встать и уйти, чтобы не доставлять неудобства, быть благодарной за гостеприимство, а еще как можно скорее вытереть слезы. Глупые, пустые, ничего не стоящий ручейки соленой печали. Знаете, как мне тяжело далось вымолвить скупое приветствие? А теперь представьте, как тяжело встать под ЕГО взглядом. Вашим взглядом. Слишком тяжело, поэтому я решила подождать, пока вы уйдете, а потом я поднимусь к себе.

- Добрый вечер. - Мне показалось, что я просто обязано снова произнести это, когда я почувствовала тепло ваших рук. Снова то же чувство, тревога и тепло, ваше тепло, становящееся моим. Снова трепет внутри сменяет печаль на своем посту, но теперь страх, в прошлый раз просто бывший спутником моих эмоций, стал полноправным хозяином положения. Я боюсь пустить ваше тепло внутрь себя, боюсь вновь, как в прошлую, такую не похожую на теперешнюю, нашу встречу, открыться, так беззаботно распахнуться, перед ним, чтобы его не сменила потом еще большая печаль. Это ведь все из-за вас? Вы виновник моей грусти? И вы снова вспоминаете обо мне, когда боль только начинает утихать. Вам нравится меня мучать? Почему мне нравится, мучаться вами? Почему бы не найти сил в себе и не вырвать у вас свои руки и выбежать из этой комнаты? Потому что нужно быть послушной? Нет, точно знаю, не поэтому. Потому что мне приятно ваше тепло. Возможно, потому что вы единственный подарили мне его, и, на самом деле мне понравится тепло и других мужчин. Это значит, что я падшая женщина? Нет, я ведь не женщина вовсе, я всего лишь потерявшийся ребенок. Вы в силах ответить на все мои вопросы? У меня их скопилось за время нашего расставания так много, что я не знаю с чего начать, и не знаю, начну ли вовсе. Вы умеете читать по глазам?  Вы можете слышать все еще повисшее в тишине любовное послание Бетховена «к Элизе»? Вы слышите мои мысли, когда находитесь вот так близко ко мне? Вы чувствуете, что в мыслях я практически срываюсь на истерический крик? Срываюсь, а потом затихаю, когда нахожу глазами ваши губы и стыжусь того, что мечтаю коснуться их. Не умейте слышать мои мысли. Отпустите меня. Поздно. Ваш голос сейчас настолько невыносим, что я не нахожу другого спасения от него, как поддаться своему желанию и дотянуться до вашего рта своими губами. Я неумело целую. Простите, если делаю что-то не так, и выпустите мои руки – я все пойму и уйду. Не буду досаждать вам своим ненужным присутствием. Кажется, я скучала…

Кажется, там, внизу кто-то был. Там были свидетели моей печали? Нужно было вовремя свернуть свой импровизированный концерт, чтобы не влиять своей музыкой ни на кого. Не нужно было терять свою голову в вашей студии. Не нужно было позволять себе слабость. Не нужно было… влюбляться? Я влюблена? Почему от этого по коже пробегает новая порция мурашек? Почему тепло вашей руки, все еще сжимающей мою, кажется слишком сильным, словно у вас поднялась температура? Или она поднялась у меня после поцелуя, потому что у меня кружится голова весь наш подъем по лестнице и передвижение… в вашу комнату? Зачем мы здесь? Здесь страшно, темно и… горячо. Вам нравятся вот такие женщины, как у вас на полотнах? Когда они стонут, тоже нравится? Вы сделаете это со мной? Заставите меня стонать? Почему я не сопротивляюсь, хотя знаю, что отцу это вряд ли понравится. Мне нравится быть усаженной на ваши колени, нравится сознавать, что вам тоже меня не хватало, нравится больше не плакать, и не чувствовать той, еще пару минут назад, убивающей меня тоски. Нравится снова отдаваться вашему теплу и глазам. Я сейчас к ним так близко… Нет, я теперь в них не тону, я пытаюсь заглянуть в них, пытаюсь проникнуть в вашу голову и узнать, о чем вы думаете. Есть ли там хотя бы одна мысль обо мне? Я ведь искренне верю, что вот это все для вас так же необычно и совершенно по-другому, чем с другими. Что будет дальше?
Отвечаю на ваш поцелуй. Кажется, я никогда не устану повторять это нехитрое, но такое приятное, действие. Кажется, я увлеклась, наверное, даже слишком, потому что мы упали на постель. Точнее, на постель упали вы, а я на вас, но ведь это не повод нарушить наш поцелуй? Потому что сейчас, сливаясь с вашими губами, я забываю о своих родных, забываю о свалившихся на меня переживаниях, обо всем, есть только вы – способный от всего этого защитить, спасти и укрыть. Почему у меня создается такое впечатление?
Мы ушли сюда, чтобы наши чувства (вы ведь тоже чувствуете это волнение внутри вас?) остались недоступны чужим людям? Не знаю, но в какой-то момент, я перестала вас относить к такой группе людей. Ну как же вы можете быть чужим, когда мы так бесстыдно прикасаемся друг к другу? Вы же сохраните это в секрете? Вы ведь никогда не поделитесь ни с кем  нашей Лунной Сонатой, она до сих пор звучит, самая сладкая и томительная ее часть… Вы ведь теперь не сможете обидеть меня? Вы ведь меня больше не забудете? Не отвечайте, просто не прерывайте этого поцелуя, пускай он длится вечность, или хотя бы наш цикл из Лунной Сонаты… пока светит луна, даже пусть я не знаю, есть ли она сейчас на небе, пока она светит для нас.

Кажется, что даже сам воздух становится липким от самого присутствия в нем этой мелодии, но разве не будет кощунством переключится на другую, коль эта может полностью растворить в себе и приукрасить любые эмоции? Если она стала символом этого вечера. Как я могла в вас сомневаться? Как я могла думать, что вы можете обо мне забыть, разобрав по кирпичам это навязчивое чувство? Нет, оно ведь даже не построено из кирпичей, скорее из утреннего тумана – призрачно и эфемерно, неустойчиво и переменчиво, а главное, непостоянно. Но разве это все имеет значение, когда вы рядом, когда хочется, не понято почему, быть еще ближе к вам? Вам тоже хочется? Вы помогаете мне, прижимая к себе, перемещаясь ладонью по моей спине… Боже, что вы делаете? Что вы со мной делаете, прикасаясь ко мне? Разве так можно? Можно, я верю вам и целиком и полностью доверяюсь вашим опытным рукам. Они, между прочим, действую так быстро и неожиданно, что вызывает во мне бурю новых чувств. Я хочу вашего тепла, ласки, не знаю… Не знаю, слышите, чего я хочу! Еще пару часов назад могла бы с уверенностью сказать, что хочу домой, а сейчас хочу быть рядом с вами, не смотря на все еще присутствующий во мне, да еще и усиливающийся, страх. Страх от того, что теперь вижу вас сверху. Что-то неведомое до сегодня говорит, что это правильно, что вот так и должно быть, поэтому мне и не хочется уходить. Вот этого тесного контакта я и ждала все это время? Да, это именно оно. То волнение, теперь, из-за полной невозможности уйти, многократно усилившееся, дыхание, совершенно не слушающееся, потому что его то слишком много, так как я бесцеремонно забираю, когда мне не хватает своего, ваше, то невыносимо мало. Вот как сейчас, поэтому приходится разорвать наш затянувшийся поцелуй (простите, мне пришлось так сильно, как только это возможно при моей комплекции, отстранить вас от себя), чтобы глотнуть воздуха, не так концентрированно отравленного вами. Потому что в другом случае я совершенно теряю голову. Теперь в это небольшую паузу я могу немного перевести дыхание, заглянуть в ваши глаза (я ведь так глупо свои закрываю, когда приникаю к вашим губам), а еще заметить, что когда мы перевернулись, а вы нависли надо мной, мое платье немного сместилось, а его вырез так не кстати сыграл со мной подлую шутку. У меня есть всего секунда, чтобы устыдится этого, дать своим щекам изрядно побагроветь, а затем вновь притянуть вас, чтобы скрыть свой позор. Требуя свою, обещанную ласку, потому что я, кажется, уже не могу без ваших губ, потому что мне хочется, чтобы воображение шутило надо мной и шептало вашим голосом мое имя…

Почему на нас становится меньше одежды? Почему вам нравится мое стеснение и стыд? Зачем вы заставляете меня испытывать эти чувства своими действиями? Вы черпаете из этого такую же истому, как я от того, что ваши руки делают с моим платьем? Да, чувство стыда усиливает циркуляцию воздуха вокруг нас, тот ведь ничем не отфильтровывается и не меняется, то есть, выдыхая, затем мы вновь поглощаем ту же отраву, только с еще большей концентрацией яда. Я отравлена вами. Сейчас я живу лишь вами, кажется, останови вот это медленное, болезненное, но все равно стремительное движение к вам - жизнь также остановится и прервется. Если бы не все еще одолевающее меня желание остановить ваши руки и привести платье в порядок, запахнуть его, застегнуть на все пуговицы, во мне больше и не было никаких ощущений. Только вы и Лунная Соната. Мне кажется, что я чувствую вас под своей кожей. Везде. Я дышу вами. Ваше тепло проходит сквозь поры на моей коже и проникает куда-то вглубь, устремляясь к самому сердцу. Оно так отчаянно сейчас стучит, заставляя мою, почти обнаженную грудь, практически пульсировать под вашим взглядом – так часто она поднимается и опускается. Странно, что вы это видите, странно делится своей наготой с другим человеком, но почему-то мне нравится, что это именно вы.
А как стучит ваше сердце? Я пыталась отвести взгляд, но глаза непослушно опускались на ваше не защищенное одеждой тело. Сейчас, немного осмелев, я хочу слушать ваш пульс. Вот здесь… Я слышу его ритм… Чувствую своей ладонью, которой все еще стыдно, и как-то щекотно прикасаться к вашей груди. Что будет, если вы прикоснетесь к моей? Я на самом деле этого хочу. И хочу продолжать целовать вас, хочу быть ближе, только не знаю, как… Хочу прижаться к тому, что еще пару минут назад скрывала от меня ваша рубашка, тем, что скрывало от вас мое платье. Нужно только преодолеть стыд.  Вы мне поможете? Поможете стереть это нестерпимую границу между нами? Расскажите, что я должна для этого сделать? Я готова, потому что страх остановится и почувствовать снова опустошение намного превышает мой стыд. Да, что-то не так, потому что мое тело ведет себя как-то странно, необычно и жадно, словно ему не хватало вас не какие-то пару дней, а всю мою жизнь…

На все происходящее нужно просто закрывать глаза: на почти болезненный взгляд (нет, будет правильнее, приносящий боль), на усталость в таком обыденном колебании грудной клетки, на мою наготу… Но холодно совсем не становится от того, что на мне ничего не осталось. Я совершенно беззащитна перед вами. Я принадлежу теперь только вам?
Ничего нет. На это тоже можно закрыть глаза. Да, именно поэтому они у меня сейчас закрыты. Закрыла, потому что я не вижу ими. И не зачем видеть. Да, мои веки сомкнулись после еще большего стыда, но вы простите меня за него?
Зато я чувствую, каждое прикосновение ваших пальцев, иногда ваших губ, иногда… Они словно выжигают на моей коже свои следы, словно желая подтвердить свое право на меня. Я ваша. Покорно и беспрекословно. Слишком? Возможно, но что я могу с собой сделать, когда еще раз услышу ваш шепот, почувствую ваше движение по моему телу, которое, собрав последние силы против совести и стыда, я вручаю вам. И только вам. Я не рискну открыться так же перед кем-то еще… Зачем пускать так близко, в свое замкнутое пространство кого-то еще? Мало ли в какой обуви он придет: грубые ботинки, грязные брезентовые сапоги, неуважительные вьетнамки… Все равно это будет не ваша босоногость. Зачем разрешать другим глазам так много видеть, когда ваша звездная пыль способна еще больше осветить увиденное вами. Она замечательно сочетается с нашей Лунной Сонатой, но думаю, глаза открывать еще рано, для того, чтобы насладится ее танцем в ваших глазах. Глазах, которые скорее всего очень близко к моим, слишком близко, потому что губы чувствуют ваше дыхание. Нет, теперь снова наше.
Зачем открывать глаза, которые действительно все отыграют пошлыми нотами? Зачем открывать глаза, когда я вижу кожей. Вижу каждой клеткой, которая прикасается к вам, например сейчас пальцами, которые пробегают по вашей груди, или носом, который мешает губам снова и снова отыскивать ваши, потому что ему нравится прикасаться к вашему носу. Я сейчас самый слепой и самый зрячий человек во вселенной. Действительно, зачем открывать глаза, если за счет одного утраченного чувства, тело усиливает остальные. Так вот, я хочу вот так чувствовать постоянно. Да, мне больше не страшно, я не боюсь вас, слышите?
Зачем открывать глаза? За тем, чтобы наконец увидеть ваши, а затем, пребывая уже в полной власти инстинкта, сказать вам ими, чтобы вы не останавливались…